Яков Брафман - Книга Кагала [3-е изд., 1888 г.]

Из аргументов Наполеона по еврейскому вопросу видно, что, по его взгляду, отношения евреев к французам, составляющее грустное и исключительное между французскими разноверными и разноплеменными гражданами явление, проистекают от того, что евреев связывают с коренным населением только внешние, искусственные, слабые узы — язык, костюм и гражданские права, но кровью, достоянием и семейным бытом они, как народ избранный, всегда образуют совершенно отдельный, по их убеждению аристократический мир, в который неизбранным по крови доступа нет. Таким образом, отношение евреев к туземному населению вытекает прямо из самого иудейства: из аристократического взгляда еврея на остальное плебейское человечество. Чтобы уничтожить источник, порождающий это зло, Наполеону показалось необходимым очистить тот полный, свободный и естественный путь к ассимиляции евреев с французами, которым другие иноверные и иноплеменные элементы: немцы, итальянцы, испанцы и прочие живущие во Франции народности ассимилируются с коренным населением вместе. Для достижения этой цели Наполеон составил план к преобразованию внутреннего быта евреев и надеялся привести его в исполнение посредством раввинов, которых он считал еврейским духовенством.

Не усматривая необходимости для цели нашей книги изучать все то, что Наполеон думал сделать — но не сделал, мы не станем здесь вдаваться в подробности его плана, а вскользь только скажем, что требования его не выходили ни на шаг из границ умеренности, гуманности и справедливости.

В плане своем Наполеон домогался лишь того, чтобы евреи признали французов точно такими же, себе равными во всех отношениях, достойными согражданами, какими французы признают евреев; чтобы французы были евреям братья, с которыми можно вступать в семейное родство чрез смешанные браки. Или еще вернее и короче: Наполеон домогался лишь того, чтобы евреи признали за французами человеческие права, чтобы они в своей среде дали французам равноправность.

Повторяем, что с общечеловеческой точки зрения план Наполеона относительно гуманности и справедливости вполне соответствовал всем условиям общечеловеческой цивилизации, а как орудие для ослабления внутренней силы обособленного царства евреев, казалось бы, план этот был достоин великого своего автора.

Но все это лишь с точки зрения общечеловеческой, с еврейской же, как мы увидим ниже, дело представилось совершенно в другом виде. Сила, однако же, говорят, не в проекте, а в осуществлении его. Тут-то зоркий законодатель, к сожалению, очутился в совершенно темной для него области, по которой он бродил ощупью и, кроме промахов, ничего совершить не мог. Тут Наполеон действовал по соображениям, вытекающим из упомянутого ошибочного понятия о значении раввинов, вследствие чего, сам того не подозревая, он в средствах, предпринятых против еврейства, придал ему еще новую, неодолимую силу.

Считая раввинов полновластными хозяевами в делах еврейской религии и надеясь осуществить свой план посредством их духовного авторитета, Наполеон прежде всего счел нужным позаботиться об организации и увеличении раввинской власти. Для достижения этой цели он в 1806 г. учредил в Париже Синедрион из 71 раввина по образцу древнего Иерусалимского. Евреи, думал Наполеон, встретят в этом трибунале ту высокую духовную беспредельную власть, которой они беспрекословно должны подчиняться по требованиям ими исповедуемого талмудического закона. Для правильного же отправления этой власти по всей Империи скоро были учреждены провинциальные консистории с дисциплинированною раввинскою иерархиею.

И вот, окончив свою предварительную работу и запасшись самым благонадежным, по его мнению, орудием, властелин Франции, которому в то время все беспрекословно покорялось, надеялся уже увеличить свою славу бессмертным венцом реформатора иудейства. Но эта светлая надежда жила недолго: скоро настало время, когда она погасла и рассеялась как дым. Однако же не следует думать, что раввины или Синедрион позволили себе перечить делу или оказывать неповиновение требованиям сильного повелителя. Напротив, раввины без серьезного сопротивления подтверждали и подписывали все, против чего многие из них скоро сами протестовали[345].

Благодаря этому обстоятельству, минута разочарования Наполеона в его надеждах наступила лишь тогда, когда слово должно было превратиться в дело, когда евреи должны были доказать на деле, что они действительно признали французов себе равными и что они готовы вступить с ними на желаемый Наполеоном путь естественной ассимиляции. Другими словами, дело разъяснилось лишь тогда, когда, согласно третьему пункту плана Наполеона, стали требовать, чтобы один из трех еврейских браков был смешанным между евреями и французами. Тут вдруг вышло, что признать французов братьями и вступить с ними в семейное родство — дело немыслимое, невозможное для еврея; оно, с точки зрения евреев, оказалось равносильно принесению еврейской религии в жертву Христианству.

Вот когда Наполеон, наконец, узнал, что авторитетом раввинской власти и йоты нельзя переменить в еврейской религии и что Синедрион в Париже принадлежит к продуктам произвольной фантазии людей, не знающих ни законов, ни истории евреев[346].

Пораженный полной неудачей и убежденный, что разорвать внутренние узы замкнутого в себе иудейства нет возможности, Наполеон в 1808 г. издал указ, в котором он приступал к решению еврейского вопроса совсем с другой точки зрения. В этом указе он подвергал ограничению векселя, находящиеся в руках евреев на христиан, запрещал евреям отпуск денег под залог служащему классу, стеснял переход евреев с одного места на другое и т. д. — одним словом, в указе от 1808 г. Наполеон стал искать спасения местного населения от гнета евреев в тех же общих чисто внешних, неверных мерах, которыми история всегда и везде встречала последних.

Но это было скоропреходящей грозой для иудейства. «Бог пошлет врагу нашему горе, при котором он забудет про нас», — твердят всегда евреи, когда кто-либо восстает против их обычного порядка, и слово это не опоздало осуществиться. Со скорым падением Наполеона действительно все пришло в забвение. Осталась лишь учрежденная Наполеоном еврейская мнимо духовная организация. Но этому новому зданию не суждено было пасть вместе со своим учредителем. Еврейский историк Иост, рассказывая о еврее, которому Карл Великий поручал важные государственные дела, говорит: «Из подобных благоприятных случаев евреи неминуемо извлекали пользу для своей религии»[347]. Мы же, после всего сказанного, со своей стороны можем добавить к знаменательному изречению еврейского историка, что евреи умели всегда извлекать пользу для своей религии и для своего национального знамени не только из одних благоприятных, но даже из самых неблагоприятных обстоятельств. Раввинат превратился скоро в орудие для ограждения еврейского знамени от врага гораздо более опасного, не только Наполеона, но и Навуходоносора, Амана и всех прочих врагов, с которыми иудейство когда-либо встречалось на пути своей исторической жизни.

В начале нынешнего века Христианская цивилизация неодолимой силой стала завоевывать себе почву в темном талмудическом царстве, разрывая его внутренние силы и подвергая его не насильственному, а естественному разложению. В среде евреев, получивших европейское образование, «религия еврейская лежала, — как говорит Д. Штерн, — разбитыми скрижалями, обряды — разорванной цепью, а внутренние узы, в силу которых евреи всегда жили один за всех и все за одного, были совершенно расторгнуты». Явившиеся тогда на спасение изнемогающего талмудического знамени Мендельсон, его последователь Фридлендер и др., энергичным своим старанием не смогли возбудить в высшем еврейском слое национально-патриотического чувства и отклонить руку могучего врага. Они сами скоро были увлечены общим стремлением и переходом своим в Христианство усилили потрясение иудейской почвы[348].

Для спасения иудейства от сказанного опасного положения недостаточны были силы частных [отдельных] людей, хотя бы с таким значением, как Мендельсон, Фридлендер и другие. Тут требовались дружные силы не частного, а официального представительства.

В такое орудие скоро превратилась для иудейства Наполеоном учрежденная мнимо духовная иерархия.

Синедрион при последующем французском правительстве превратился в центральную консисторию, и надо полагать, что при этом французское правительство, думая, будто раввины облечены особыми правами, по крайней мере относительно исполнения обрядов и религиозных треб у евреев, рассчитывало воспользуется этим обстоятельством хотя бы для подчинения еврейской жизни своему контролю, в чем евреи, наверное, его обнадежили. Иначе правительство не преобразовывало бы, а уничтожило бы учреждение, оказавшееся бесплодным.